«Из-за мороза я не чувствовал пальцы»: лыжник из Салехарда два дня пробивался в Катравож
Так корреспондент «Красного Севера» отмечал мартовские праздники. Совершил из Салехарда двухдневный поход в 30-градусную стужу через протоки и острова Полуя и Оби в село Катравож. Журналист плутал посреди замороженных просторов, проваливался в сугробы, мерз, но совершил задуманное. И двинулся обратно. Его поход стал уникальным событием в летописи ямальского туризма.
Льды крепки – но речная бездна пугает разум
Наст скрепит под лыжами. Идти по Оби между островом Люймасский и автозимником на юг – легко. Если только не счистить лыжами тонкий слой снега. Тогда обнажается прозрачный лед великой сибирской реки. Место, где твердь кончается и течет темная Обь – это визуально не ясно. Создается иллюзия, что лед тонкий. Я задумываюсь о безднах глубин, над которыми стою. Меня пробивает пот. Я ухожу. Но уральский берег, как я ни стараюсь, не приближается. Зато то, что издалека принимаю за зимник, оказывается вспученными торосами, задутыми снегами. Гряда взлома тянется насколько хватает зрения. Ставлю лыжи лесенкой, чтобы перебраться через торосняк…и проваливаюсь в трещину. Палка вообще уходит на метр в щель. Приятного в этом мало.
Была суббота. Благодаря 8 марта есть три праздничных дня. В первый день радиально изучал просторы Полуя и Оби, стартуя от Гидропорта (в итоге нагулял 37 километров). Нужно понять – проходимы ли снега на беговых лыжах. Куда ведут снегоходные путики. Затем меня ждет двухдневный маршрут в Катравож. Теоретически предстоит пройти где-то 40 километров (это только в одну сторону). Интересен вариант махнуть в Пельвож, но село далеко. Ночевать планировал в сугробе. Расчищу от снега приглянувшееся место в тальнике, натоплю воды на костре в котелке и укроюсь в спальнике. Стужи и глуши не боюсь; я ходил в походы по Лапландии и попадал в снежные бури. Медведи мне не грозят – они спят.
Еще ради экономии в весе отказался от теплых штанов, которые удобно надевать поверх ходовых на привалах. Взамен зимней обуви прихватил флисовые вкладыши от резиновых сапог. На Ямале снег сухой и они годятся, чтобы сидеть у огня. Зато мой рюкзак весит всего 10 килограммов. Турист должен страдать не очень сильно.
Разведывательный выход утешает. Снега не везде глубокие, а ивовый сухостой на костерок на островах – повсюду. Есть где укрыться от ветра. Путиков полным-полно. Лыжи ведут себя неплохо. Но после шести вечера, когда солнце прячется, резко холодает. И идти становится тяжелее из-за резкого оледенения вспотевшей за день одежды. Также я узнаю, что лыжники в Салехарде – экзотика. Те, которые есть, в походы не выбираются. Лыжи, как национальная северная традиция – это к нашим норвежским и финским соседям. Порядком лыжников в Коми. Значит, в ледяной пустоши Ямала я окажусь один, как только покину территорию, активно посещаемую на снегоходах. Хороший сюжет.
Когда солнце и снег слепят глаза – как я пересёк дельту Полуя
Утро. Салехард окутывает морозная дымка. Город просыпается и шумит автомобилями. Я покидаю Обдорск, быстро передвигая лыжами. В походе самые скучные часы – это когда близость к цивилизации ощущается визуально. Акватория Полуя у Салехарда замусорена проезжающими на снегоходах и машинах. От брошенных бутылок рябит в глазах. Ментальность подобных остолопов раздражает.
Оказавшись наедине с природой, настраиваюсь на ходовой лад. Точнее на походную рутину, учитывая ландшафт. Царит утреннее солнце, от которого искрятся бесконечные снега. Линия горизонта практически не меняется час за часом. Пейзаж в дельте Полуя однообразен. Белые поля на реки. Пучки травы в местах, где есть сор. И редкие кусты ив на островах. Пологие берега едва выделяются над ледяными полями. Найденные руины сарай на островке – уже событие. Остается о чем-то замышлять и думать, что по ту сторону реки незримо ласкают мой взор отроги Полярного Урала.
Или, например, о том – что я съем сначала. Шоколадку, плитку шербета, пачку арахиса или печенье. Это вся моя раскладка (плюс пакетик гречки на варку, кусок кокосового масла и корка хлеба) на два дня. На сутки примерно 350 граммов еды. Аскеза в походе сподвигает быстрее ходить. И стимулирует не соблазняться даже мыслью, дополнительно прогулять рабочий день. Впрочем, это громкие слова. Злюсь на себя за то, что впопыхах забыл дома банку с сахаром, лишив себя на привалах традиционных посиделок с горячим кофе. Это сбавляет на градус романтику маршрута.
Привал. Время за полдень. Я покинул дельту Полуя и достиг Оби. Нахожусь в протоке Харпост напротив огромного, но узкого острова Люймасский. Понять, где находится «суша», а где река – сложно. Там, где, судя по карте протока – торчат из снега ивы и пучки травы. До темноты остается часа четыре. Спина от рюкзака уже побаливает, а средняя скорость движения – 3,5 километров в час. До Катравожа я не осилил и половины пути. Это заставляет задуматься. Скоро наступит леденящая тьма.
«Парень – у тебя проблемы. Ты круто попал»
Изредка на моем нелегком пути возникают и стремительно исчезают люди. После них в застывшем воздухе долго пахнет сгоревшими нефтепродуктами. Это – снегоходчики из Салехарда. Некоторые из них пьяные. Впрочем, редко кто из ямальцев останавливается, чтобы перекинуться со мной парой слов. Кое-кто из них считает, что я тронулся головой.
– Ну, ты попал! – дыша ядреным перегаром, рассуждает горожанин. Он уточняет у меня – пью ли я водку. Его компания возвращается в Салехард после покатушек по кустам. Даже сама идея бродить на лыжах повергает его в ступор. – У тебя точно проблемы с головой! Зачем (нецензурное) эти лыжи нужны, когда есть снегоход!
– Ты чего – пешком? – поражается девушка на снегоходе. У меня что-то вроде минуты славы из-за такого внимания. – Турист что ли?
Другие диалоги получаются более… северными по содержанию. На горизонте возникают три черные точки. Возглавляющий караван снегоходов мужчина заглушает свой транспорт и приветствует меня. На сиденье рядом с ним сидит… бурый медвежонок. Теряю дар речи. А потом смеюсь над своей ошибкой. Это просто крупная собака: ее бурая шкура и крупная морда дезориентируют меня.
– До Катравожа здесь путика нет. В село по зимнику ездят. Тебе надо к нему выбираться. Есть накатанный путик на Пельвож, но он в стороне отсюда. И ты все-таки в каком-то домике заночуй, а не в сугробе, – напутствует меня усатый салехардец. – Ночь сильные морозы ударят. Счастливо добраться! Каждый сходит с ума по-своему.
Диалоги укрепляют разгорающийся скепсис в моих замыслах дотянуть на лыжах до Катравожа за ходовой день. Сумерки подступают. Ориентироваться в протоках и в берегах острова Люймасский и Сапкаринским сор трудно из-за незнания мною местности. Перед глазами стоит огромная и белая пустыня. Идти в нее не охота, и я жмусь к ивовым кустам. Здесь меня настигает караван на снегоходах. Здоровый как медведь Михаил со своим сыном и их товарищ-пенсионер Александр. Короткий диалог и вскоре мы пьем огненную воду в тепле, травя друг другу истории о регионах Крайнего Севера.
– Ты третий турист, которого я встречаю за три десятилетия на Ямале, – рассказывает Александр. – На Соби был одессит. Он сплавлялся. И думал, что за день от Катравожа на своей байдарке вверх по Оби до Лабытнанги поднимется, ровно к поезду. Накормили парня салом, прицепили его лодку к нашей моторке и увезли к поезду. На 501 стройке парочку встречал. Они там несколько дней плутали по краям сора. Отвел их до избушки. А ты первый, кого я здесь на лыжах вижу.
Ночью на Ямале не страшно
В небе над арктическим Ямалом загораются звезды. Чернеют кусты ивняка. Ни звука не нарушает морозное безмолвие. Только скрип сухого снега под моими «чунями» (вкладышами из сапог). После ночевок в Лапландии на Ямале в темное время суток как-то спокойно. Лапландские ночи вселяют тревогу в сознание человека. Наверное, потому, что там – зверье бродит по лесам и зимой, а в пойме Оби живность едва присутствует. Это понятно по редким следам и ощущается подсознанием. Ночевка проходит спокойно.
Снегоходы не трещат. Утро обжигает хладом и осознанием одиночества. Я – в ледяной пустоши. Если что-то пойдет не так, то все кончится плохо. До Салехарда – 20 километров. А каверзные неприятности приключаются одна за другой. Лыжные ботинки не просохли за ночевку, и больно морозят пальцы ног: едва чувствую мизинцы. И это – плохо. Стараюсь идти быстрее, но разогреться не получается. Еще я забредаю по путику (ломиться напрямую надрывно из-за глубины снега), в Игорскую Обь. Ее извилистое русло и обширный сор, откровенно не походят на привычные протоки между островами у Оби. Удостоверяюсь по карте в своей ошибке. Теоретически одинокий путик, по которому я двигался, тянется в Пельвож. Десять лишних километров!
Передышка. Ломаю сухостой, и час греюсь огнем. Выхожу на маршрут, нарезаю круг и вижу путик с севера. Мне охота вернуться по нему в Обдорск, но… я сворачиваю на юг. И пожалел об этом. Потом… Сейчас все отлично. Снег поскрипывает под лыжами, солнце отгоняет холода, валяющиеся на путике доски, намекают, что потерявший их затеял где-то строительство. Мыс острова Люймасский в прошлом. Иду по широким протокам Оби. Заросшие ивами острова едва видны, что порождает состояние утраты связи с берегом. И местами снега так мало, что лыжные палки ударяют по льду. Отталкиваться палками от замороженной воды – неудобно. И еще возникает неуютное ощущение, что льды пружинят подо мной….
После долгого и нервного перехода по протоке мне открывается остров Нарынгас (он назван на языке манси в честь Оби). Радостно, что под ногами есть кусочек суши. Скупые заросли тальника воспринимаются сродни лесу. О том, что в мертвецком краю застывших рек и снегов теплится жизнь, говорят следы пробегавшего песца. Впрочем, путик ныряет на очередную протоку – это страшная для меня Хосхорская Обь.
Убивает не мороз, а паника
Закат неотвратимо приближает период ночи. Я не пил и не ел уже пять часов. Если я сниму со спины рюкзак (там термос и еда), то мне придется надевать зимнюю куртку (она тоже в рюкзаке) на себя, чтобы не промерзнуть. Но сохранить ступни в тепле без движения у меня не получится. И я выбираю жажду и голод. А из-за того, что я часами хватаю ртом сухой вымороженный воздух, меня пробивает на удушливый кашель. Подавляю его. Кашель сбивает дыхание, а мне надо пробиваться в Катравож.
Мои силы близки к тому, чтобы закончиться. Ускоренный переход через Хосхорскую Обь забрал ресурсы организма; усталость накопляется. Вид протоки был тревожен – льды сверкают торосами и явно прогибаются к середине водотока. Остров Пухарпан манил своим высоким тальником, издалека походившим на… лиственничную тайгу. Но путик долго шел параллельно острову, пока не прижался к его берегу. Там я дерзнул срезать по ивняку и барахтаюсь в пухлом снегу, застревая в тонких ивах. Когда я перевел дыхание, яростный ямальский закат заиграл в беззвучном мире льдов и снегов.
Последние минуты светового дня. Я тащусь медленно. Люди часто гибнут от холода. Их убивает утрата сил или паника. Неумение развести огонь. Отсутствие растопки, ведь костер при лютом морозе не торопится разгораться. Если я окончательно выбьюсь из сил, то расчищу от снега пяточек и спичками подпалю пластиковый пакет, уложив на него тонкие веточки сухой ивы. Когда костерок превратится в кострище, я поставлю в огонь котелок со снегом, чтобы натопить воды. Этот рецепт прост, но проблема в том, что доставать спички и чиркать ими надо будет негнущимися от хлада голыми пальцами. Впрочем, до Катравожа остается 5 километров и мне логичнее поднажать.
Путик заводит в тупиковое кольцо перед закрытой на зиму летней избой. Вспыхивает соблазн проникнуть в дом, но…вероятно его дымоход забит снегом. Стекло в окне разбито. Однако там комфортнее, чем в кустарнике. Горелка и баллон газа у меня есть, но… я не сворачиваю с пути. Пробиваюсь по пухляку и подсекаю путик, возможно, он пробит из Пельвожа. Вообще, для тех, кто задумает пойти по моим стопам. Только окраины Салехарда испещрены путиками – зажиточные горожан активно катаются ради развлечения; люди с Катравожа ездят не так и далеко от села – по своим рыболовным делам.
Старый город на Соби
Скупая северная тайга – ее очертания радуют мой взор. За лиственницами Катравож не просматривается, он его близость ощутима по приятному запаху дыма из печей. Гавкают собаки. Во льдах Оби лунки рыбаков, подле них свалена мелкая рыбешка. Сверкают фарами автомобили на зимнем тракте Салехард – Приобье. Я делаю торжественный автопортрет, как дурак, замораживая до дубового состояния пальцы. И в 19 часов достигаю центра села. Заскакиваю отогреться в магазин; жадно давлюсь там шоколадом и печеньем. Если перевести с хантыйского языка имя села, то его название звучит как Старый город. Катравож – финальная точка для путешественников, сплавляющихся по горной реке Собь. Живет в нем около тысячи человек.
Рассмотреть село, ради которого я преодолел только за этот день тридцать километров на лыжах, нет сил. Когда я выхожу из теплого помещения, моя сырая от пота одежда схватывается колом. Мороз приближается к 40-градусной отметке. Я ступаю на тьму автозимника. До Салехарда три десятка километров, но зарево от него видно и здесь. Как и сноп электрических огней над Лабытнанги. Выдержу же ли я эту ночь? Я не знаю.
Темно. Редкие машины слепят глаза. Один водитель притормаживает и забрасывает меня глупыми вопросами. Наверное, он не соображает, насколько я околел. Леденящий воздух наполняет меня. Варежки задубели, потому что я вытираю ими нос. На моем лице выросли сосульки. Даже шапки ледяные. «Влюбившись в смерти иней, ты сможешь всё это постигнуть», – поет Мор, самая арктическая металл-группа. Лыжный поход и физическое изнурение дарят мне постижение Крайнего Севера.
– Подвезти? – спрашивает Николай, уроженец Катравожа. К этому счастливому моменту я одолеваю 41 километр за сутки на лыжах (приближаясь к отметке 100 километров за три дня). Уже на автопилоте. И я не отказался.
Текст и фото: Михаил Пустовой